Что касается внутреннего Мысли, то нет никого, кто мог бы понять, что это такое; с тем большим основанием невозможно понять Бесконечное (Ayn-Soph), которое неосязаемо; всякий вопрос и всякое размышление остались бы тщетны, чтобы охватить сущность высшей Мысли, центра всего, тайны всех тайн, без начала и без конца, бесконечное, от которого видят только малую
искру света, такую, как острие иглы, и еще эта частица видна лишь благодаря материальной форме, которую она приняла» (Zohar, I, 21 a, de Pauly, I, 129).
Неточные совпадения
А она продолжала, переменив позу так, что лунный
свет упал ей на голову, на лицо, зажег в ее неуловимых глазах золотые
искры и сделал их похожими на глаза Марины...
Она открыла дверь, впустив в коридор
свет из комнаты. Самгин видел, что лицо у нее смущенное, даже испуганное, а может быть, злое, она прикусила верхнюю губу, и в светлых глазах неласково играли голубые
искры.
«Что это за нежное, неуловимое создание! — думал Райский, — какая противоположность с сестрой: та луч, тепло и
свет; эта вся — мерцание и тайна, как ночь — полная мглы и
искр, прелести и чудес!..»
И вдруг из-за скал мелькнул яркий
свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и
искра пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
Отыщите в сердце
искру любви к ней, подавленную гранитными городами, сном при
свете солнечном и беготней в сумраке и при
свете ламп, раздуйте ее и тогда попробуйте выкинуть из картины какую-нибудь некрасивую местность.
Я встал и поспешно направился к биваку. Костер на таборе горел ярким пламенем, освещая красным
светом скалу Ван-Син-лаза. Около огня двигались люди; я узнал Дерсу — он поправлял дрова.
Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, рассыпались дождем и медленно гасли в воздухе.
Огромный огненный месяц величественно стал в это время вырезываться из земли. Еще половина его была под землею, а уже весь мир исполнился какого-то торжественного
света. Пруд тронулся
искрами. Тень от деревьев ясно стала отделяться на темной зелени.
Чуть тлеется эта
искра в сырости и смраде темницы, но иногда, на минуту, вспыхивает она и обливает
светом правды и добра мрачные фигуры томящихся узников.
То Арапов ругает на чем
свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с
искрами неумолимой мести в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
В этом же доме разместил И.Д. Сытин и другие свои издания: третий этаж заняло целиком «Русское слово», а в четвертом поместились «Вокруг
света» и «
Искры», как приложение к «Русскому слову», сначала издававшееся с текстом, а потом состоящее исключительно из иллюстраций.
Реяли молнии; с грохотом несся удар за ударом, и вдруг Туберозов видит пред собою темный ствол дуба, и к нему плывет светящийся, как тусклая лампа, шар; чудная
искра посредине дерева блеснула ослепляющим
светом, выросла в ком и разорвалась.
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как
искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы,
света!
Солнце горит в небе, как огненный цветок, и сеет золотую пыль своих лучей на серые груди скал, а из каждой морщины камня, встречу солнца, жадно тянется живое — изумрудные травы, голубые, как небо, цветы. Золотые
искры солнечного
света вспыхивают и гаснут в полных каплях хрустальной росы.
На дворе была морозная ночь; полная луна ярко светила на поле и серебрила окраины яра, но не заходила в ущелье, где было бы темно, совсем как в преисподней, если бы из кузнечного горна, перед которым правили насеки, не сыпались красные
искры да не падал красный пук
света из окна хозяйской круглой комнаты.
Владимир. Я уж просил вас не уничтожать во мне последнюю
искру покорности сыновней, чтоб я не повторил эти обвиненья перед целым
светом!
В большие окна
свет дневной,
Врываясь белой полосой,
Дробяся в
искры по стеклу,
Играл на каменном полу.
А время шло. Кто любит так, не знает,
Чего он ждет, чем мысль его кипит.
Спросите вы у дома, что пылает:
Чего он ждет? Не ждет он, а горит,
И темный дым весь
искрами мелькает
Над ним, а он весь пышет и стоит.
Надолго ли огни и
искры эти?
Надолго ли? — Надолго ль всё на
свете?
Но, разумеется, молитвенно вдохновляемое религиозное искусство имеет наибольшие потенции стать той
искрой, из которой загорится мировое пламя, и воссияет на земле первый луч Фаворского
света.
И нет этому конца, нет заветного верха забора, с которого Сафронычу давно бы пора сделать низовое движение, а вместо того все дорога идет вверх и вверх, — и вдруг страшный оглушающий удар в темя, такой удар от которого у бедного Сафроныча не
искры, а целые снопы
света брызнули из глаз и осветили… кого бы вы думали? — осветили приказного Жигу!
Она счастливо вздохнула. У меня сердце стучало все сильнее. Я смотрел на нее. На серебристом фоне окна рисовались плечи,
свет лампы играл
искрами на серебряном поясе, и черная юбка облегала бедра. Со смертью и тишиною мутно мешалось молодое, стройное тело. Оно дышит жизнью, а каждую минуту может перейти в смерть. И эта осененная смертью жизнь сияла, как живая белизна тела в темном подземелье.
Что думал он в эти последние свои минуты, когда, снова закрыв глаза, он летел безбрежно, не чувствуя и не зная ни единого знака, который означал бы преграду? Чем был в сознании своем? Человеческой звездою, вероятно; странной человеческой звездою, стремящейся от земли, сеющей
искры и
свет на своем огненном и страшном пути; вот чем был он и его мысли в эти последние минуты.
Совершилось все это мирно, просто, по манию одного человека, души которого касалась
искра Божия и
свет разумения.
Вот он тебе тычет орстелем в снег да помахивает, рожь обмылком — ничего не выражает; в гляделках, которое стыд глазами звать, — ни в одном ни
искры душевного
света; самые звуки слов, выходящих из его гортани, какие то мертвые: в горе ли, в радости ли — все одно произношение, вялое и бесстрастное, — половину слова где-то в глотке выговорит, половину в зубах сожмет.
— Ну, что́, юноша? — сказал он, вздохнув и из-под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой-то
свет глаз с быстротою электрической
искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
При
свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечей и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.